Ивановский монастырь в последней трети XVIII – начале XIX вв.

Д.Г. Давиденко

Вынесенный в заглавие предлагаемого очерка хронологический период интересен для церковной истории тем, что его нижняя граница характеризуется секуляризацией церковных имуществ, а верхняя – важнейшим историческим событием (особенно для Москвы) – нашествием войск Наполеона.

Для Московского Ивановского женского монастыря он интересен еще и тем, что тогда в нем находились две знаковые (в каком-то смысле символические) фигуры – преступница и злодейка Дарья Николаевна Салтыкова («Салтычиха») и благочестивая подвижница инокиня Досифея. В настоящем очерке мы попытаемся воссоздать исторический контекст места их пребывания.

Для этого мы рассмотрим три основных вопроса:

1) определение руководящих лиц (игумений, известных духовников и клириков);

2) внутренняя жизнь обители: численность насельниц, особенности устава и внутреннего распорядка, храмы и престолы;

3) в общих чертах обозначим сведения о двух упомянутых выше обитательницах монастыря.

Как известно, первым лицом в монастыре был настоятель – игумен (игуменья), причем особенностью женского монастыря было разделение административно-хозяйственного руководства, принадлежавшего игуменье, духовного руководства, осуществлявшегося монастырским духовником (духовниками), и богослужебного руководства, находившегося в руках у старшего монастырского священника.

Применительно к Московскому Ивановскому монастырю представляется возможным ответить на некоторые из этих вопросов, ввиду относительно неплохой сохранности документов архивов Московской Духовной консистории и Московской Синодальной конторы¹. Более десяти лет назад на основании этих (тогда еще неопубликованных) документов было предпринято обстоятельное исследование², а в недавнее время эти документы были опубликованы³.

Осенью 1771 г. во время эпидемии чумы скончалась игуменья монастыря Назарета⁴. 14 декабря Синодальная Контора внутренним определением приказала послать указ в Консисторию, предписывая последней, в свою очередь, «велеть онаго Ивановскаго монастыря сестрам на место умершей в том монастыре игуменьи Назареты выбрать из монахинь того или других девичьих монастырей честнаго жития и из дворянок, а буде нет, то хотя ис простых двух, и по выбору представить в Кантору Святейшаго Синода»⁵.

Как писал А.Л. Баталов, «1 февраля 1772 года протоиерей Ивановского монастыря представил на ее (игуменьи – Д.Д.) место две кандидатуры – монахиню Никитского монастыря Олимпиаду и монахиню Ивановского монастыря Елизавету Дмитриеву… Елизавету допрашивали в Консистории, где она указала, что во время следствия 1740-х годов (когда сектанты в очередной раз проявились в монастыре – Д.Д.) «она Елисавета под следствием и в содержании не была, а точию во оправдание ее Елисаветы что она ни в каких с теми монахинями согласиях не находилась в том же монастыре допрашивана, и более де до нее ничего по тому делу не было». Однако Консистория не смогла найти никаких документов ни о ее пострижении, ни о допросах в следственной комиссии (имеется ввиду Следственная Комиссия о раскольниках – Д.Д.), и поэтому Елизавета избрана не была»⁶. Тот же автор писал, что 2 февраля 1772 г. в сан игуменьи Ивановского монастыря была возведена казначея и постриженица Вознесенского монастыря Измарагда Алексеева, происходившая из купеческого сословия⁷.

Действительно, в январе 1772 г. казначея Московского Вознесенского монастыря монахиня Измарагда Алексеева подает челобитную в Московскую Синодальную контору с просьбой произвести ее игуменьей в Ивановский монастырь⁸. Синодальная контора, несмотря на свое прежнее определение предоставить инициативу выдвижения кандидаток на игуменскую должность монахиням Ивановского монастыря, приняла во внимание прошение монахини Измарагды Алексеевой и навела через Консисторию о ней справки. При этом выяснилось, что просительница была не дворянского, а купеческого происхождения. Тем не менее, она была утверждена в должности Синодальной конторой, и 2 февраля 1772 г. в Московском Никольском Греческом монастыре произведена в игуменьи Ивановского монастыря. 6 февраля Московская Синодальная контора отправила соответствующий указ-уведомление в Консисторию⁹. «Елизавета Дмитриева», — как писал А.Л. Баталов, «была возведена в должность казначеи»¹⁰.

В литературе отмечалось, что у назначенной игуменьи Измарагды возникли сложности в отношениях с насельницами монастыря. Разрыв с устоявшейся традицией учета мнения насельниц при назначении игуменьи сказался в правлении монастырем Измарагдой. Летом 1775 г. монахини и белицы монастыря жаловались Московскому архиепископу Платону (Левшину) на непорядочные поступки игуменьи. Ее обвиняли в учинении телесных наказаний, в расходовании монастырских средств не по назначению, в присвоении имущества других насельниц, в самовольном отстранении казначеи монахини Елизаветы от должности. При этом в прошении было специально оговорено, что Измарагда была «определена в показанной наш Ивановской девичий монастырь в звание игуменское без желания нашего»¹¹. Было предпринято следствие, в ходе которого игуменья была оставлена в должности. В резолюции специально указывалось игуменье осуществлять правление «благоразумно и кротко, а монахиням, чтоб игуменье повиновались и почитали»¹².

Однако на этом проблемы в отношениях игуменьи и насельниц не закончились, а, наоборот, разыгрались с новой силой. В январе 1779 г. указница (т.е. белица, проживавшая по указу – Д.Д.) Ивановского монастыря М.И. Тишина направила жалобу архиепископу Платону на игуменью Измарагду в самовольном проникновении в келью и распоряжении имуществом указницы¹³. Было учинено следствие, допросили и игуменью, и свидетелей. По мнению производивших следствие благочинных протоиереев Ивановского и Сретенского сороков Иоанна Иоаннова и Василия Прокопьева, игуменья повела себя непорядочно и превысила свои полномочия. Дознаватели предложили отрешить игуменью от настоятельства и взыскать с нее деньги за чужое поврежденное имущество¹⁴. Тем временем, в январе 1779 г. игуменья Измарагда, вероятно, осознавая, что не в состоянии найти поддержку со стороны Консистории, подает прошение архиепископу Московскому и Калужскому Платону об увольнении ее от настоятельской должности, мотивируя свое желание возрастом и состоянием здоровья. Она также просила оставить ее в том же монастыре на условиях выплаты половинного настоятельского жалованья и проживания в собственных кельях. На прошение была наложена резолюция следующего содержания: «Сретенскому протопопу велеть при себе монахиням выбрать того или других монастырей из монахинь во игуменьи двоих достойных, честнаго жития и грамотных, и кого изберут, тех нам представить. А о произвождении бывшей игуменьи половиннаго жалованья представить прошением в Синод»¹⁵.

Монахини и белицы, со своей стороны, в прошении архиепископу Платону, составленному за подписью монастырского священника Ивана Васильева, отметили, что «во игумении выбрали мы того ж монастыря казначею монахиню Елисавету по ее добропорядочному и честному житию, которая также и грамоте кроме писма умеет, а других в кандидаты из прочих монастырей по незнанию их не можем выбирать». Специально оговаривалось, что выбор был сделан единодушно. Это же было подтверждено в репорте Сретенского протоиерея Иоанна архиепископу. Последний 31 января 1779 г. наложил на репорт Сретенского протоиерея одобрительную резолюцию: «Как выбранная монахинями казначея Елисавета более сорока лет в том монастыре, и монахини о ней единственно двумя прошениями просят, и по многому нашему увещанию другой не желают, то оную казначею монахиню Елисавету, есть ли по Консистории никаких за нею дел и подозрений нет, определить в игуменьи»¹⁶. Указа о пострижении Елизаветы в монахини не нашлось ни по дикастерским, ни по консисторским делам. Но нашлись свидетельницы, которые 19 февраля 1779 г. показали, что Елизавета была пострижена за 37 лет (т.е. в 1742 г. – Д.Д.) по дикастерскому указу иеромонахом Чудова монастыря Гедеоном. Более того, в ходе наведения справок о ней выяснилось, что она еще в 1772 г. наряду с монахиней Никитского монастыря Олимпиадой была представлена протопопом и монашествующими Ивановского монастыря на должность игуменьи названной обители. В результате в феврале 1779 г. консисторским решением Елизавета была определена игуменьей Ивановского монастыря¹⁷. 24 февраля 1779 г. ей был вручен игуменский посох архиепископом Московским и Калужским Платоном в церкви Адриана и Наталии в Мещанской слободе¹⁸, после чего она была отправлена в родной вверенный монастырь, где и приведена к присяге в монастырской церкви Иоанна Предтечи монастырским же священником Иваном Семеновым. Тогда же последовали Консисторские указы, во-первых, новопроизведенной игуменье, содержащий требование управлять монастырем в соответствии с правилами Святых Отцов и Духовным регламентом, а также принять в свое смотрение монастырское имущество, и, во-вторых, монахиням и служителям монастыря находиться у новопроизведенной игуменьи «в надлежащем послушании повиновении»¹⁹. Претендентка, избранная насельницами монастыря в игуменьи еще 7 лет назад, в 1772 г., теперь получила соответствующую должность.

Игуменья Елизавета ровно двадцать лет управляла монастырем. 10 февраля 1799 г. казначея Ивановского монастыря монахиня Иулитта с сестрами подала репорт в Московскую Духовную консисторию, сообщив о смерти игуменьи Елизаветы, случившейся за день до этого, 9 февраля, а также и о том, что она завещала 200 рублей серебром своему внуку московскому купцу Василию Алексееву сыну Девятову, для употребления этих денег на погребение и на милостыню, а платье и келейный скарб «жившим при ней монахини Иринархе и девице Евфросинье Васильевой»²⁰. Консисторский указ новопоставленной игуменье от 5 июля 1799 г. предписал исполнить завещание²¹.

А.Л. Баталов отмечал, что в первой половине февраля 1799 г. казначея Ивановского монастыря Иулитта с сестрами направила прошение митрополиту Московскому и Калужскому Платону об определении монахини того же монастыря Марии Степановой Арсеньевой в игуменьи²². Заметим, что в документе специально оговорено, что последняя «по многим нашим убеждениям оную должность на себя принять не отрицается». Прошение «вместо всех упомянутаго монастыря сестр» подписал монастырский священник Василий Александров. Обращалось внимание на резолюцию, наложенную на документ, предписавшую произвести расследование архимандриту Петровскому совместно с игуменьей Новодевичьего монастыря: «1) узнайте совершенно, все ли на сию согласны; 2) разведайте обстоятельно об ней, добраго ли, благочестиваго и смиреннаго жития; 3) Вы с игуменьею признаете ли ее быть игуменьею достойною; 4) и ежели по всему вышеписанному препятствия не найдете, то вышлите ее сюда с посохом и с одною монахинею…». 17 февраля Петровский архимандрит Иоанникий и игуменья Новодевичьего монастыря Елизавета составили репорт митрополиту Платону, в котором дали положительный ответ относительно кандидатуры на должность игуменьи монастыря. На репорт была наложена архиерейская резолюция: «Монахиня Мария нами определена в игумении Ивановскаго монастыря и посох ей вручен сего 1799 года февраля 27 дня в Вифании. Почему Консистории в монастырь и о том дать знать с надлежащим предписанием»²³.

3 марта 1799 г. был отправлен консисторский указ новоопределенной игуменье Марии, предписывающий ей «во всем поступать по силе Духовного регламента и указов», «все церковное и монастырское имущество от кого надлежит по описям в свое смотрение принять» с последующим репортом в Консисторию на предмет того, все ли окажется на месте «или чего не явится и из под чьего смотрения, что и когда имянно утрачено». В тот же день был послан консисторский указ, предписывающий казначее «с сестрами и служителями у ней игуменьи» находится «в надлежащем послушании и повиновении». 7 марта новопроизведенная игуменья Мария была приведена к присяге²⁴, а в первой половине июля репортовала Консистории, что «как церковная утварь, так и ризница, по учиненной в том монастыре описи, мною с сестрами свидетельствована, причем и оказалось все в наличности, и от казначеи монахини Иулиты принято все в мое смотрение, но некоторые вещи из ветхой ризницы по показанию казначеи употреблены покойною игуменьею Елисаветою на починку ризницы ж, о которых вещах в бытность ее в описи против тех вещей и отмечено»²⁵.

А.Л. Баталов писал, что Мария «была последняя игумения особножийного Ивановского монастыря, избранная из его насельниц. После смерти игумении Марии в 1804 году настоятельницей монастыря стала 75-летняя постриженица Вознесенского монастыря Елпидифора, которая до этого занимала должность казначеи Кремлевской обители»²⁶.

В Ведомости о монашествующих, составленной в конце 1811 г. сказано, что возглавлявшая на тот момент обитель игумения Ельпидифора «прежде в Вознесенском монастыре была казначею, а в 804 году мая 15 дня определена во игумении»²⁷. А.Л. Баталовым опубликован план монастыря от марта 1805 г., в экспликации которого отмечена игуменья Ельпидифора, что подтверждает факт занятия ею к тому времени соответствующей должности²⁸.

Именно при игуменье Елпидифоре в 1813 г. Ивановский монастырь был временно закрыт, сама игуменья, как отмечал А.Л. Баталов, была перемещена в Вознесенский монастырь²⁹.

Если за рассмотренный период мы можем отследить всех игумений монастыря, а также время оставления этой должности одними лицами и занятия ее другими, то духовниках монастыря у нас сведения отрывочные.

В январе 1779 г. духовником игуменьи Ивановского монастыря Измарагды выступал иеромонах Московского Знаменского монастыря Петр³⁰. Тогда же духовным отцом насельницы монастыря белицы Марии Ивановой дочери Тишиной выступал монастырский священник Иоанн Семенов³¹. По-видимому, мы наблюдаем практику, когда духовником монашек выступал иеромонах, а белиц-насельниц – белый монастырский священник.

В феврале 1793 г. игуменья Ивановского монастыря Елизавета с сестрами направила прошение митрополиту Московскому и Калужскому Платону (Левшину), где говорится, что они имели «духовнаго отца определеннаго по указу Московской Духовной Консистории Московскаго Богоявленскаго монастыря иеромонаха Серапиона, которой в прошлом декабре месяце волею Божиею умре. А ныне мы избрали на место онаго быть нам духовником Московскаго кафедральнаго Чудова монастыря иеромонаха Макария» и просили утвердить его. Архиерейской резолюцией от 21 февраля 1793 г. просьба была уважена³². Он в этом качестве подписал завещания игуменьи Елизаветы, скончавшейся 9 февраля 1799 г.³³

Богослужения в монастыре отправляли белые священники. Как сказано в прошении игуменьи Назареты с сестрами митрополиту Московскому и Севскому Тимофею от января 1763 г., при монастыре «находилось из давних лет по три священника и один диакон с причтом». По делу, начатому этим прошением, старший из монастырских священников – Артемий Иванов – получил сан протопресвитера³⁴. Однако это был не типичный случай; обычно служившие в монастыре священники не имели столь почетного сана.

Согласно «офицерской» описи 1763 – 1764 гг., в монастыре было 3 священника (первый из них – протопоп Артемий Иванов), диакон, два дьячка и пономарь. Также поименно отмечено 4 сторожа и просвирня³⁵.

Согласно консисторской справке, отложившейся в деле 1798 года, Ивановский монастырь как женский второклассный должен был иметь по штату двоих священников, одного диакона и двоих церковников-дьячков. Наличное число клириков на момент ее составления соответствовало штатному³⁶. Из этого же дела мы узнаем, что игуменья монастыря Елизавета пыталась отвести претендента на священническое место, предложенного Консисторией и утвержденного архиерейской резолюцией, бывшего священника церкви Василия Великого в Ямской Тверской слободе Василия Федорова по причине возраста, однако ее мнение уважено не было³⁷.

В 1802 г. игуменья Мария просила митрополита Московского и Коломенского Платона назначить на священническое место в монастырь монастырского диакона Петра Савина на том основании, что из двух священников один оказался по болезни не трудоспособен, а оставшемуся одному священнику отправлять божественную службу невозможно. Однако и эта просьба была не вполне уважена. На документ была наложена резолюция следующего содержания: «Да времяни, что больной священник не выздаровеет ли, определить ближняго приходскаго священника от Владимира (имеется ввиду соседняя церковь Владимира в Старых Садех – Д.Д.), с тем, чтоб он, находясь при своем приходе, исправлял службу и в монастыре по согласию с другим монастырским священником»³⁸. В соответствии с этой резолюцией и последовал указ благочинному. Таким образом, отрывочные сведения, имеющиеся в нашем распоряжении, позволяют предполагать, что в рассматриваемый период игуменьи монастыря не всегда могли влиять на выбор белых священников, отправлявших там церковные службы.

В 1813 г., непосредственно перед закрытием монастыря и его преобразованием в приход, в монастыре налицо состояли: два священника (Василий Александров, Иродион Иванов), диакон Сампсон Иванов, два дьячка. Жили они в доме при монастыре³⁹.

Согласно «офицерской» описи 1763 г. в монастыре была игуменья, а помимо нее 43 монахини. Кроме того, проживало 27 вдов и девиц, не принявших постриг, не получавших жалованья, но определенных по указу. Кроме того, проживало 54 вдовы и девицы «сверх комплекту», исправлявших различные послушания⁴⁰.

В ведомости о монашествующих за декабрь 1811 г. отмечены игумения Ельпидифора и казначея Елизавета, а также 14 простых монахинь. Кроме того указано, что «сверх штатного числа жительство во оном монастыре имеет бывая Ростовской епархии Рожественскаго девичья монастыря игумения Назарета, определена для жительства в оной монастырь в 1808 году апреля 20 дня». Еще было 33 определенных в монастырь по указу вдов и девиц⁴¹. Таким образом, за рассматриваемый в очерке период число монахинь монастыря сильно сократилось, в то время как число пребывавших по указам белиц принципиально не изменилось.

Изложенные А.Л. Баталовым наблюдения позволяют говорить, что насельницы жили в монастыре на условиях сравнительно широкой автономии, и их личное имущество было во многом неприкосновенным⁴². Имевшая место попытка назначения игуменьи без учета мнения насельниц, к тому же из монастыря, вероятно, с иными уставно-дисциплинарными традициями (1772 г.) привела к внутреннему конфликту в монастыре, и в конечном итоге, к уходу назначенной игуменьи с должности (1779 г.). Сравнительно автономная жизнь насельниц, неприкосновенность их личной собственности, а также традиция, в соответствии которой им же принадлежала инициатива выдвижения кандидатур на игуменскую должность, видимо, следует рассматривать как разные проявления одной и той же тенденции — относительно свободного и самостоятельного устава монастырской жизни.

Главным монастырским храмом был собор Усекновения Главы Иоанна Предтечи, каменное здание которого было выстроено в XVI в., вероятно, итальянскими мастерами⁴³. Это был главный московский престол в честь соответствующего праздника. При соборном монастырском храме был теплый придел Николая Чудотворца, размещенный в трапезной⁴⁴. Монастырь имел и надвратный храм. В «офицерской» описи 1763 г. он отмечен как Происхождение Честных Древ⁴⁵, а по документам 1780 г. он отмечен как храм Казанской иконы Божией Матери⁴⁶. Именно этот набор храмов Ивановского монастыря, сформировавшийся к началу XIX в., обусловил набор престолов нынешнего монастырского собора, возведенного в 1860 – 1879 гг. по проекту архитектора М.Д. Быковского на месте старого здания.

В рассматриваемый период имели место текущие починки зданий, одна из которых заключалась в возобновлении иконостаса соборного храма в 1794 г.⁴⁷

В монастыре в последней трети XVIII – начале XIX вв. пребывали две личности, которые, несмотря на изолированность от внешнего мира, получили широкую историческую известность, и при этом отличались полярными качествами.

Первая из них – злодейка и преступница Дарья Николаевна Салтыкова («Салтычиха»), обвинявшаяся в злодейском убийстве многочисленных крепостных. По указу от 10 декабря 1768 г. она была «в железы заключена и посажена в сделанную в Ивановском девичьем монастыре подземельную тюрьму»⁴⁸. Спустя десять лет, по указу от 15 мая 1779 г. было предписано, «чтоб она узница, по освобождении из оков, изведена была из подземнаго ея жилища и посажена в особливой в том же монастыре кельи, на безисходное пребывание, зделав из оной окно в церковь для слушания Божией службы, оставляя впротчем стражу и содержание, определенное ей из Коллегии Экономии на прежнем основании, и в точном ведомстве того монастыря игуменьи»⁴⁹ Здесь Салтычиха прожила до свой смерти в 1801 г., погребена же она была в Московском Донском монастыре.

Вторая – благочестивая и кроткая затворница монахиня Досифея.

Судя по надписи на надгробии, она скончалась 4 февраля 1810 г., прожив 64 года, из них в монашестве – 25 лет: «Под сим камнем положено тело усопшия о Господе монахини Досифеи обители Ивановскаго монастыря, подвизавшейся о Христе Иисусе в монашестве 25 лет, а скончавшейся февраля 4, 1810 года. Всего ея жития было 64 года. Боже, всели ее в вечных твоих обителях!»⁵⁰.

В 1862 г. была опубликована копия ее портрета с указанием, что «оригинал писан на полотне, выш. 10,5 шир. 7,5 вер. На задней его стороне читаем: Принцесса Августа Тараканова, во иноцех Досифея, постриженная в Московском Ивановском монастыре, где по многих летех праведной жизни своей, скончалась 1808 года и погребена в Новоспасском монастыре»⁵¹. Налицо противоречие в дате смерти, обозначенной на эпитафии и в надписи на портрете. Заметим, что обе надписи известны по публикациям.

Существует мнение, пока, к сожалению, не подтвержденное письменными источниками, что она была направлена в Ивановскую обитель секретным указом и содержалась в условиях строжайшей секретности. В XIX в. историки констатировали бесперспективность возможности выявления документов о пребывании Досифеи в Ивановском монастыре, как и уточнение даты ее смерти: «Проверить по документам консисторского архива невозможно; Досифея содержалась секретно, почему и в клировых ведомостях не значилась»⁵². Это способствовало тому, что инокиня Досифея иногда воспринималась как личность легендарная. Так, А.А. Шамаро в конце ХХ в., воспроизводя устоявшееся на тот момент мнение, писал соответственно о Салтычихе и инокине Досифее следующее: «Наиболее примечательных узниц за стенами Ивановского монастыря держали во второй половине XVIII – начале XIX столетия. Свыше полутора десятилетий они пребывали в монастыре одновременно. Одна – совершенно реальная, но фантастически страшная и отвратительная; другая – таинственная, легендарная. «Салтычиха» — помещица Дарья Салтыкова, истязательница и убийца по меньшей мере полутора сотен крестьянок и крестьян. И – инокиня Досифея»⁵³.

Однако в подборке документов Новоспасского монастыря сохранилась Книга записи умерших и погребенных за период с 1807 по 1812 гг. Она содержит следующую запись⁵⁴: «Февраля 6-го дня [1810 г.] в воскресенье погребено тело из Ивановскаго женскаго монастыря монахини Досифеи близ колокольне в простой могиле вкладу в монастырь 60 [рублей. В книгу записано]⁵⁵ 54[руб]⁵⁶». Рукопись написана на бумаге серо-голубого цвета с водяным знаком, предположительно читающимся как «1804» и обозначающем год изготовления. Данное обстоятельство, а также характерный для конца XVIII — начала XIX вв. почерк снимает все сомнения в том, что запись составлена либо в процессе события, либо спустя несколько дней после него. Во всяком случае, предыдущая запись относится к 5-му, а последующая к 14-му февраля того же года.

Таким образом, мы имеем источник, прямо свидетельствующий об историчности этой старицы, ее пребывании в Московском Ивановском монастыре, и снимающий любые подозрения в ее легендарности, а также вопросы в дате ее смерти.